И снова о девочках.

[хочувесну 0]

И снова о девочках. Может это уже и было.http://www.rd.ru/меня-зовут-нуджудУ меня кружится голова — я никогда не видела так много людей. Во дворе перед судом слишком много народу: мужчины в костюмах и галстуках с пожелтевшими папками в руках; другие мужчины в заннах, традиционных для Северного Йемена туниках до колен; женщины, которые причитают и плачут так громко, что я не могу разобрать ни слова. Меня никто не замечает, я слишком мала. Мне ведь только десять лет. Как знать, а может быть, еще меньше? Говорят, что судьи помогают тем, кто попал в беду. Поэто му я должна найти судью и расска зать ему свою историю. У меня совсем нет сил. Под покрывалом мне жарко, у меня болит голова, и мне стыдно. Я замечаю мужчину в белой рубашке и черном костюме. «Извини те, господин, мне надо увидеть судью». «Иди вон туда, вверх по лестнице», — отвечает он, почти не глядя на меня. Когда я наконец ступаю на мраморный пол, мои ноги наливаются свинцом. Оглядываюсь в сторону мужчин в форме. Если они заметят меня, то наверняка арестуют, как маленькую девочку, сбежавшую из дома. Дрожа от страха, я хватаюсь за покрывало, в надежде привлечь внимание женщины, чье лицо оно скрывает: «Мне надо поговорить с судьей». — С каким судьей? — Все равно с каким, только проводите меня скорее к судье. Она смотрит на меня в изумлении. — Ступай за мной, — наконец говорит она. Открывается дверь, за ней комната, полная людей, в дальнем углу за столом сидит мужчи на с худым лицом и усами. Вот он, судья. Я сажусь на стул и жду своей очереди. — Чем могу помочь? — раздается надо мной чей-то голос, и я просыпаюсь. Как ни странно, голос звучит совсем не строго, пожалуй, даже ласково. Я тру лицо руками, затем поднимаю глаза и вижу прямо над собой судью с усами. В комнате почти никого нет. — Мне нужен развод! - В Кхарджи — так называется йеменская деревня, где я ро дилась, — женщин не учат свободе выбора. Моя мать Шойа безропотно вышла замуж, когда ей еще не исполнилось 16 лет. Мой отец Али Мохаммед аль Ахдель через четыре года решил взять вторую жену, моя мать покорно приняла его решение. Точно так же и я согласилась на брак, даже не представляя, что меня ожидает. Омма — моя мама — родила меня, так же как и всех 16 своих детей, дома. Я росла, наблюдая за тем, как омма весь день хлопочет по дому, и с нетерпением ожидая, когда же я стану большой и старшие сестры возьмут меня с собой на ручей. Мне, наверное, было не больше трех лет, когда между отцом и жителями деревни разгорелась ссора. Я поняла только, что Мона, моя 13-летняя сестра, вторая по старшинству, неожиданно вышла замуж. Нам пришлось немедленно уехать. Столица Йемена Сана, куда мы переехали жить, ошеломила нас. От пыли и сутолоки поначалу мысли путались в голове. Наша семья поселилась в убогом домишке по соседству с мечетью Аль-Ка. После долгих поисков отец — аба — нашел работу уборщика улиц. Через два месяца к нам в город приехали жить Мона с мужем. Я ходила в школу по соседству. Я училась очень хорошо и уже перешла во второй класс. Однажды вечером в феврале 2008 года аба сказал, что у него для меня есть приятные новости. — Скоро ты выйдешь замуж. Я не поняла, что произошло. Сначала я даже почувствовала облегчение, так как жизнь дома стала невыносимой. Потеряв место подметальщика, отец так и не сумел найти постоянную работу, и мы не могли вовремя вносить квартирную плату. Мои братья зарабатывали тем, что стучали по ветровому стеклу машин, стоявших на светофоре, и за пару монет предлагали водителям купить пачку салфеток. Следом за ними пришла моя очередь и моей сестры Хайфы. Но мне такая работа была совсем не по душе. Отец все чаще проводил вторую половину дня, жуя кхат с соседями. Он говорил, что кхат позволяет ему забыть на время о трудностях. Как-то раз к нему подошел мужчина лет тридцати. — Я хотел бы породниться с вами, — объяснил незнакомец. Его звали Фаез Али Тхамер, он работал разносчиком товаров. Как и наша семья, он был родом из Кхарджи, он искал себе жену. Мой отец принял его предложение. После того как две мои старшие сестры вышли замуж, наступила моя очередь. Вечером я невольно подслушала разговор между абой и Моной. — Нуджуд рано выходить замуж, она еще ребенок, — говорила Мона. — Замужество — лучший способ оградить ее от подстерегающих опасностей. Так ее не обесчестит какой-нибудь насильник и она не станет жертвой злобных пересудов. Этот человек обещал не трогать Нуджуд, пока она не станет старше. Кроме того, у нас не хватает денег, чтобы кормить такую большую се мью. Моя мать не проронила ни слова. Она казалась печальной, но смирившейся. В нашей стране все решает слово мужчины. Родственники мужа решили, что я должна бросить школу, и тут мне стало ясно, что впереди меня не ждет ничего хорошего. Я любила школу, школа была моей единственной отрадой, там я забывала о жизненных трудностях. В день свадьбы женщины, встречая меня, по традиции голосили и хлопали. Я едва могла разглядеть их лица, так как слезы стояли в моих глазах. Я медленно вышла им навстречу, стараясь не наступить на подол наряда. На меня надели платье жены моего деверя, которое было мне очень велико. Оно было цвета старого шоколада. Волосы мне собрали в пучок, он оттягивал голову вниз. Со дня предложения о заключении брака едва прошло две недели. Женщины, нас было сорок, отмечали мою свадьбу в доме моих родителей. А мужчины собрались у одного из моих дядьев. За два дня до этого мужчины собирались на подписание свадебного контракта. Выкуп за меня составил 150 тысяч риалов (около 540 евро). На закате гости разошлись по домам, и я задремала прямо в одежде. Утром мама разбудила меня. На пороге лежал узелок с моими вещами. Когда перед дверью остановилась машина и просигналила, мама помогла мне накрыться черной накидкой и шарфом. — С этого дня, когда будешь выходить на улицу, закрывайся. Ты теперь замужняя женщина. Не обесчесть своего мужа. Я грустно кивнула. С заднего сиденья джипа на меня смотрел низкорослый мужчина. Он был одет в длинную белую занну, и у него были усы. Его короткие волни стые волосы были приглажены, а лицо плохо выбрито. Он был некрасив. И это был Фаез Али Тхамер! Машина тронулась. Слезы катились по моему лицу, пока я, отвернувшись к окну, смотрела, как фигура моей мамы становится все меньше и меньше. На пороге каменного дома меня ждала женщина. Я сразу почувствовала, что она меня не любит. Моя свекровь была старухой, со сморщенной, как у ящерицы, кожей. Она жестом велела мне зайти в дом. Внутри было четыре спальни, гостиная и маленькая кухонька. В доме почти не было мебели. Я буквально набросилась на рис с мясом, который приготовили мои невестки. После еды некоторые из взрослых собрались вместе, чтобы пожевать кхат. Казалось, никого не удивил мой возраст. Потом я узнала, что есть даже пословица: «Если хочешь быть счастлив в браке, женись на девятилетней девочке». Наконец меня отвели в мою комнату. Циновка на полу должна была служить мне постелью. Я заснула сразу — не пришлось даже гасить свет. Но лучше бы я не просыпалась. Дверь распахнулась, и мой сон как рукой сняло. Я едва открыла глаза, как на меня навалилось потное волосатое тело. Кто-то задул лампу, и комната погрузилась в кромешную тьму. Это был он! Я узнала его по сильному запаху табака и кхата. Он начал тереться об меня. — Пожалуйста, умоляю вас, оставьте меня, — взывала я. — Ты моя жена! Я вскочила на ноги. Дверь была лишь прикрыта, и, увидев по лоску лунного света, я бросилась во двор. Он побежал за мной. — Помогите! — кричала я, рыдая. Мой го лос звенел в ночи, но я как будто кричала в пустоту. Я продолжала бежать, задыхаясь, пока чьи-то руки не схватили меня. Меня силой вернули обратно в комнату и швырнули на циновку. Я словно обездвижела, словно меня связали. Я надеялась, что кто-нибудь из женщин вступится за меня, и стала звать свою свекровь. — Амма! Тетя! — Но ответа не было. Он снял с себя занну. Я свернулась калачиком, чтобы защититься, но он начал стягивать с меня ночную рубашку. Я попыталась вырваться, крича: «Я скажу отцу!» — Жалуйся сколько хочешь. Твой отец подписал контракт. — Вы не имеете права! — Ты моя жена. И ты должна делать то, что я захочу! Я вдруг почувствовала, как меня словно подхватывает ураганом, бросает из стороны в сторону, ударяет молнией — у меня больше не было сил бороться. Что-то обожгло меня в самое сердце. Как бы я ни кричала, никто не пришел мне на помощь. Это было очень больно, ужасно, я вскрикнула еще раз, а потом, думаю, потеряла сознание. Мне пришлось привыкать к новой жизни. Я не имела права покидать дом, жаловаться или выражать несогласие. Днем я во всем подчинялась свекрови: резала овощи, драила пол, мыла посуду. Как только я останавливалась, свекровь хватала меня за волосы. Однажды утром я попросила у нее раз решения пойти поиграть со своими сверстниками. — Еще чего! Не хватало, чтобы люди начали судачить про нашу семью. Каждое утро он уходил и возвращался перед закатом. Когда я слышала, что он пришел домой, меня охватывала паника. Я знала, что с наступлением ночи все опять повторится. Те же истяза ния, та же боль и страх. На третий день он начал меня избивать. Сначала он бил меня рукой, потом взял палку. Его мать только подстрекала его. Если он жаловался на меня, она говорила: «Бей ее посильнее. Она должна тебя слушаться — она твоя жена». Я жила в постоянном страхе. Когда удавалось, я пряталась в углу и сидела там, потерянная и ошеломленная. Так проходили дни и ночи. Я скучала по Сане и своей школе. По своим братьям и сестрам. Я думала о Хайфе и надеялась, что ее не постигнет такое замужество, как меня. Однажды утром, устав от моих слез, он сказал, что позволит мне навестить родителей. Наконец-то! Он отвезет меня в Сану, а сам будет жить у своего брата. Но потом мы должны будем вернуться в деревню. Я побежала собирать вещи. — Об этом не может быть и речи, ты не уйдешь от своего мужа! Я не ожидала такой реакции от отца. Радость от возвращения домой сразу улетучилась. Моя мама только бормотала: «Такая у нас жизнь, женщина должна терпеть». — Нуджуд, — повторял мой отец, — ты должна жить с мужем. Если ты разведешься, мои братья убьют меня. Честь семьи превыше всего. Это был бег по кругу, из которого не вырваться. Ни отец, ни братья, ни дядья — никто не хотел меня слушать. Я пошла к Довле, второй жене моего отца. Она жила со своими пятью детьми в маленькой квартирке через дорогу от нас. Поднимаясь по ступенькам, я старалась не вдыхать запахи помоев и канализации. Довла открыла мне дверь. — Нуджуд! Как я рада видеть тебя. Добро пожаловать! — с улыбкой сказала она. Я любила Довлу. Высокая и ху дая, она была красивее, чем омма, и она никогда на меня не ругалась, хотя жилось ей несладко. Мой отец совсем ей не помогал. Ей приходилось просить милостыню на улице. Она усадила меня на соломенный тюфяк около печурки, на которой кипела вода. — Нуджуд, — начала она, — тебя что-то тревожит. И я излила ей душу. Моя история, каза лось, очень ее трону ла. Она задумалась ненадолго, разливая чай. Вручая мне чашку, она наклонилась и посмотрела мне в глаза. — Нуджуд, если никто тебя не слушает, ты должна идти в суд. — Куда? — В суд! Ну конечно! Я видела судей в чалмах, адвокатов, мужчин и женщин, которые приходили с жалобами на семейные проблемы, воровство, ссоры из-за наследства. Я видела все это по телевизору у соседей. — Иди в суд, — продолжала Довла. — Попросись к судье, он должен защищать пострадавших. Я поблагодарила Довлу, крепко ее обняв. Она сунула мне 200 риалов — 50 евроцентов — все, что ей удалось насобирать за целый день. На следующее утро я дождалась, когда встанет моя мать. Она дала мне 150 риалов и сказала: «Нуджуд, пойди купи хлеба к завтраку». — Хорошо, мама, — покорно ответила я. Я пошла по улице, на углу которой находилась булочная, но в последний момент повернула в сторону главной улицы. Пряча лицо за складками шарфа, я запрыгнула в желто-зеленое маршрутное такси. Я надеялась добраться до центра города до того, как меня хватятся родные. Дверца закрылась. В окно я смотрела на улицы города. «Конец маршрута!» — закричал водитель. Дрожащими пальцами я сунула кондуктору несколько монет. Я не имела понятия, где находится суд. При свете дня я старалась собраться с мыслями и тут увидела такси. Я ездила на таком с Моной. Я помахала рукой таксисту. — Мне надо в суд! — крикнула я. Этот таксист и понятия не имел, как я была ему благодарна, что он не приставал ко мне с вопросами. Резко затормозив, он остановился у ворот внушительного здания суда. Суд! Я поспешила выбраться из машины, сунув таксисту последние свои деньги. Судья — Ты хо чешь раз ве стись? — Судья Абдо не может скрыть удивления. — Да. — Но… ты хочешь сказать, что ты замужем? — Да! Он смотрит уверенно. На фоне оливковой кожи его рубашка сияет бе лиз ной. Но когда он слышит мой ответ, на его лицо набегает тень. — В твоем возрасте? Как ты успела выйти замуж? Не отвечая на вопрос, я решительно повторяю: «Мне нужен развод». Он нервно дергает ус. Только бы он согласился меня спасти. — Почему ты хочешь развестись? Я смотрю ему прямо в глаза: «Потому что мой муж меня бьет». Мои слова будто пощечина. Его лицо вновь застывает. И он спрашивает меня напрямую: «Ты еще девственница?» Я сглатываю, мне стыдно обсуждать подобные вещи. Но в то же время я понимаю, что, если я хочу победить, я должна ему ответить. — Нет. У меня была кровь. Я вижу, как он остро реагирует, вижу, как он пытается скрыть свои эмоции. Он делает глубокий вдох и говорит: «Я помогу тебе». Я чувствую об легчение. Я смотрю, как он дрожащими руками хватает телефон. Если повезет и он будет действовать быстро, уже сегодня вечером я вернусь к родителям и буду играть с братьями и сестрами как раньше! И мне больше не придется оставаться ночью с ним в спальне. К нам присоединяется второй судья. Он разбивает мое счастье на мелкие кусочки. — Дитя мое, это может занять намного больше времени, чем ты думаешь. И к сожалению, я не могу обещать, что ты выиграешь дело. Этот второй мужчина — Мохаммед аль аль-Гхази, главный судья. Он говорит, что ему никогда не приходилось разбирать дело, подобное моему. Они объясняют, что в Йемене девушек часто отдают замуж до 15 лет, официально разрешенного возраста. Это древняя традиция, добавляет судья Абдо. Но, насколько ему известно, ни один из этих ранних браков не заканчивался разводом, потому что до сих пор ни одна девочка не обратилась в суд. — Мы найдем тебе адвоката, — объясняет Абдо. Они понимают, что, если я вернусь домой без их гарантий, мой муж заберет меня и мои мучения начнутся снова? — Я хочу развестись! — Звук собственного голоса заставляет меня подпрыгнуть. — Мы найдем решение, — говорит аль-Гхази, поправляя чалму. Сегодня среда — по традиции, начинаются выход ные. «Ей нельзя возвращаться домой», — продолжает он. Третий судья, Абдель Вахед, предлагает свою помощь. У него в доме есть комната, где меня могут разместить. Я спасена, хотя бы на время. В субботу в девять часов утра мы собрались у судьи Абделя Вахеда. Аль-Гхази был очень озабочен. — Тебе будет очень трудно подать в суд на мужа и отца, — сказал он мне. Как у многих деревенских детей, у меня не было свидетельства о рождении, и к тому же мне было слишком мало лет, чтобы судиться. Контракт, который подписали мужчины моей семьи, по йеменской традиции, имел силу. — Мы должны действовать быстро, — сказал аль-Гхази своим коллегам. — Я предлагаю временно арестовать отца и мужа Нуджуд. Ради ее безопасности их лучше поместить в тюрьму, а не оставлять на свободе. В тюрьму! Простит ли меня когда-нибудь отец за такое? Меня мучили стыд и чувство вины. В Йемене нет приютов для таких, как я. Но я не могла оставаться в доме Аб деля Вахеда, который и так уже много для меня сделал. - Кто твой любимый дядя? — спросил меня один из судей. Я подумала, что лучше всего обратиться к Шойи, брату мамы. Он отставной солдат, и его в нашей семье ува жают. Он, две его жены и семеро детей жили далеко от нашего района. Он не был против моего замужества, но по крайней мере он не бил своих дочерей. Шойи не задавал вопросов и позволял мне играть со своими детьми. Я думаю, что дядю вся эта история приводила в замешательство. Следующие три дня большую часть времени я проводила в суде, надеясь на чудо. Абдо предупредил меня, что мое дело очень необычное. Но как поступают судьи, столкнувшись с делом вроде моего? Ответ я узнаю от Шады. Она лучшая в Йемене женщина-адвокат, и она защищает права женщин. Она красивая и пахнет жасмином. Я сразу полюбила ее. Она не скрывает свое лицо. Шада носит длинный черный плащ. Ее голову покрывает лишь цветной шарф. Когда она в первый раз пришла ко мне, я видела, как она с сопереживанием смотрела на меня, а потом воскликнула: «Боже мой!» Она посмотрела на часы, открыла свой календарь и перенесла все встречи. Она позвонила родным, друзьям и коллегам и сообщила: «Я беру очень важное дело». Этой женщине решимости не занимать. — Нуджуд, я тебя не брошу, — шепчет она мне. И я чувствую себя в безопасности. Она знает, что нужно сказать, ее голос успокаивает меня. — Вы можете пообещать мне, что я никогда не вернусь в дом мужа? — Я сделаю все возможное, чтобы он никогда не причинил тебе зла. Но ты должна быть сильной, потому что нам потребуется время. Самое трудное — это набраться сил, чтобы уйти из дому, а ты это уже сделала. Можно я спрошу тебя? Как ты набралась храбрости добраться до самого суда? — Как я набралась храбрости? Я не могла больше терпеть его подлость. Я просто не могла. Великий день настал раньше, чем я ожидала. Зал суда полон. Я никогда не видела столько камер. Под своим черным покрывалом я вся вспотела. — Нуджуд, улыбнись! — кричит мне фотограф. Камеры передо мной выстроились в ряд. Я прижимаюсь к Шаде. Ее запах успокаивает меня — запах жасмина. Я знаю его так хорошо! Внутри у меня все застыло. Как пройдет развод? Что, если чудовище скажет «нет»? А вдруг он начнет угрожать судье? У входа в зал суда операторы начинают толкаться, чтобы занять удобную позицию для съемок. Я вздрагиваю: я узнаю отца и… чудовище, они идут под конвоем двух солдат. Проходя мимо нас, чудовище опускает взгляд, потом разворачивается и смотрит на Шаду. — Гордишься собой? — рычит он. Шада даже не моргнула. Ее взгляд выражает все то презрение, которое она испытывает к нему. Я много му у нее научилась. — Не слушай его, — говорит она мне. Мое сердце стучит. Я поднимаю глаза и вижу перед собой отца. Он кажется расстроенным. «Честь семьи», — говорит он. Я начинаю понимать, что означают эти слова. Я вижу по глазам отца, что он возмущен и ему в то же время стыдно. Я так сержусь на него, что мне его совсем не жалко. Уважение других людей — вот что важно сейчас. Мохаммед аль-Гхази, главный судья, занимает свое место за столом. Рядом с ним садится судья Абдо. — Во имя Аллаха, всемогущего и милосердного, я объявляю процесс открытым, — объявляет аль-Гхази и приглашает нас подойти к скамье. Шада ведет меня. Слева от нас идут отец и чудовище. Я ощущаю позади себя толпу. Мне так хочется превратиться в мышку. Наступает очередь судьи Абдо. — Слушается дело маленькой девочки, которую выдали замуж без ее согласия. Брачный контракт был подписан без ее ведома и участия. Она силой была перевезена в провинцию Хаджа, где муж насиловал ее, несмотря на то что она не достигла детородного возраста и не была готова к сексуальной жизни. Он избивал и оскорблял ее. Она обратилась в суд за разводом. Наступил час расплаты, наконец виновные понесут наказание. Аль-Гхази несколько раз ударяет деревянным молотком по столу. — Слушайте внимательно, — он обращается к существу, которое я так ненавижу. — Вы женились на этом ребенке два месяца назад. Вы спали с ней, вы поднима ли на нее руку. Это правда или нет? Чудовище моргает. Потом он отвечает: «Нет, это неправда! Она и ее отец согласились на брак». Я хватаюсь за плащ Шады. — Он лжет! Судья поворачивается к отцу. — Вы дали согласие на брак вашей дочери? — Да. — Сколько ей лет? — Моей дочери тринадцать лет. Тринадцать? Никто никогда не говорил мне, что мне уже тринадцать. Я сжимаю кулаки, стараюсь успокоиться. — Я отдал дочь замуж, потому что боялся, что ее похитят. Я не понимаю, о чем он говорит. Его ответы расплывчаты и сложны для моего понимания, а вопросы судьи становятся все более неразборчивыми. Они говорят на повышенных тонах. Обвиняемые пытаются защищаться. Шум нарастает, мое сердце бьется часто-часто. Судья велит нам следовать за ним в другую комнату, туда, где нет публики. «Фаез Али Тхамер, вы исполнили супружеский долг, да или нет?» — спрашивает судья. — Да, — признается чудовище. — Но я сделал это осторожно, я был нежным с ней. Я ее не бил. Его слова как пощечина обжигают мне лицо. Я вспоминаю все оскорбления, удары и страдания. — Это не правда! — кричу я вне себя от гнева. Все оборачиваются и смотрят на меня. Меня и саму напугала эта вспышка гнева. Дальше все происходит очень быстро. Чудовище говорит, что мой отец его подставил, солгав насчет моего возраста. Аба возмущается и говорит, что тот обещал подождать и не дотрагиваться до меня, пока я не стану старше. Чудовище заявляет, что согласен на развод, но отец должен вернуть выкуп, заплаченный за невесту. Аба огрызается, что никаких денег он не получал. Как на рынке. Почем? Когда? Как? Меня спасает приговор судьи: «Развод состоялся». Сентябрь 2008 года. Развод изменил мою жизнь. Когда я выхожу на улицу, ко мне то и дело подходят женщины. Они поздравляют меня. Недавно я покинула дом своего дяди и переехала жить к родителям. Мы все притворяемся, что ничего не произошло. Родители сейчас живут в другом районе, Даресе. Я могу присматривать за Хайфой. Если кто-нибудь посмеет просить ее руки, я буду возражать. И если меня не послушают, я вызову полицию. Кошмары перестали меня преследовать лишь недавно. Теперь мне снится школа. Сегодня утром за мной приехала машина. Ее прислали из между народной гуманитарной ассоциации, которая платит за обучение Хайфы. Я хватаю сумку с учебниками. Когда я вырасту, я стану адвокатом, как Шада, и буду защищать таких, как я, маленьких девочек. Учительница при глашает нас сесть за парты. Я выбираю место у окна. Оглядываясь вокруг, я не могу сдержать вздох облегчения. В классе сидят 50 девочек, одетых в зеленую с белым форму. Я — ученица второго класса. Вернувшись из школы, я займусь домашними заданиями, буду рисовать цветными карандашами. Я наконец ощущаю себя девочкой. Как и раньше. Я это я. В апреле 2009 года йеменский парламент принял закон о вступлении в брак с 17 лет, но на следующий день он был отменен под давлением консервативной оппозиции. Изменения к закону до сих пор находятся на обсуждении. Этой девочке "повезло".а миллионам других?[+sign]Если я что-то и принимаю в свой адрес, то только деньги.Надоела жена?Утопи ее.В роскоши.(C)[-sign]

[oosha 0]

... ...

[Marooned 0]

Слов нет... Спасибо за текст. Текст легко читается, а содержание...В сравнении с этим, запреты мусульманским женщинам водить машину, просто детский лепет.И проблема такого отношения к женщине как товару, прикрываясь традиционными ценностями, это проблема не только мусульманского мира. И у нас полно странных людей, у которых есть потребность указывать взрослым людям кому с кем и как спать, а отношение к людям, как к товару считают нормой.

[oosha 0]

... ...

[Lego 2]

И что тут скажешь? Её отец отдал замуж... [+sign]Если на тренажере крутить педали в обратную сторону, то можно потолстеть[-sign]

[wolfzz 0]

Ей хоть повезло с судом и адвокатом сколько тут детей насилуют, уже бля передачи анонсируют, даже смотреть противно "мы передадим все материалы по делу в органы" ага :(( [+sign]"Улыбаемся и машем. Улыбаемся и машем"[-sign]

[Lego 2]

Оошечка, а что можно изменить? этой конкретной девочке повезло. А как быть с остальными? Их миром правят мужчины, увы... [+sign]Если на тренажере крутить педали в обратную сторону, то можно потолстеть[-sign]

[Marooned 0]

Не только отец, но и родственники. И только благодаря традициям общества. Не отец отменил в сторону понижения минимальный для брака возраст 17 лет.

[Lego 2]

Меня в этой истории вот что зацепило:+ муж этой девочки. Педофил обыкновенный. Интересно, у них вообще отсутствует педофилия как преступление?[+sign]Если на тренажере крутить педали в обратную сторону, то можно потолстеть[-sign]

[oosha 0]

... ...

[Viktoriya 0]

Я упоминала именно об этой девочке. Ей повезло. Уж лучше быть феминисткой() [+sign]В женщине главное - это глаза!!!!Если Вы против, то я , лично, ЗА !!!![-sign]

[Byaka 0]

Можно изменить. () [+sign]Бог создал труд и обезьяну,Чтоб получился человек.А вот пингвина он не трогал,Тот сразу вышел хорошо.[-sign]

[kolega 0]

педофилы мля,

[Жменя25 0]

Вот тут фото как раз в тему http://cat-gekata.livejournal.com/149803.html

[trees 0]

мне не понятно как эти женщины позволили себя загнать в такие рамки, фактически они рабыни своих мужей

[Агриппина 0]

странный вопрос. их никто не спрашивает, хотят они быть рабынями или нет :( и добровольно никто их на свободу не отпустит.

[trees 0]

...

[спросить 0]

Самое интересное, что гос-во стремится защитить и улучшить их права и свободы, но общественное мнение ... "шо люды скажуть"... .

[cherryberry 0]

у нас в глубоких нищих селах разве не также?

[Сосиска 0]

знаете, я когда пообщалась с африканцами, больше не позволяю себе сравнивать с ней Украину. Тут тоже сравнивать не стоит, "смаленого вовка не бачылы" [+sign]В грозы, в бури,В житейскую стынь,При тяжелых утратахИ когда тебе грустно,Казаться улыбчивым и простым —Самое высшее в мире искусство. (C. Есенин)[-sign]

[Сосиска 0]

какое государство стремится защитить?:)) Вы о чем? [+sign]В грозы, в бури,В житейскую стынь,При тяжелых утратахИ когда тебе грустно,Казаться улыбчивым и простым —Самое высшее в мире искусство. (C. Есенин)[-sign]

[Marooned 0]

А разве только в сёлах? В столице видно меньше только из-за большого количества разных людей.

[cherryberry 0]

Украина очень разная. И уровень свободы и защищенности девочки у нас очень зависит от достатка семьи и места проживания.

[Сосиска 0]

ну вот зачем Вы это говорите? у нас отдают в 9 замуж, отрезают клитор, используют исключительно, как матку? Я не с Европой сейчас сравниваю и Америкой, а с мусульманскими странами, слава богу, любому украинскому селу далеко до этих диких стран [+sign]В грозы, в бури,В житейскую стынь,При тяжелых утратахИ когда тебе грустно,Казаться улыбчивым и простым —Самое высшее в мире искусство. (C. Есенин)[-sign]

[Ardilla 0]

да и не только там)